К. Бальмонт

 Музыка

Когда и правая и левая рука

 Чрез волшебство поют на клавишах двухцветных,

 И звездною росой обрызгана тоска,

 И колокольчики журчат в мечтах рассветных, -

Тогда священна ты,-ты не одна из нас,

 А ты, как солнца луч в движении тумана,

 И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,

 И в роще дремлющей идущая Диана.

Всего острей поет в тебе одна струна -

 Чрез грёзу Шумана и зыбкий стон Шопена.

 Безумие луны! И вся ты - как луна,

 Когда вскипит волна, но падает, как пена.

1913

К. Бальмонт

Эльф

Сперва играли лунным светом феи.

 Мужской диез и женское - бемоль -

 Изображали поцелуй и боль.

 Журчали справа малые затеи.

Прорвались слева звуки-чародеи.

 Запела Воля вскликом слитных воль.

 И светлый Эльф, созвучностей король,

Ваял из звуков тонкие камеи.

Завихрил лики в токе звуковом.

 Они светились золотом и сталью,

 Сменяли радость крайнею печалью.

И шли толпы. И был певучим гром.

 И человеку бог был двойником.

 Так Скрябина я видел за роялью.

1916

Я. Белинский

Рояль.

Летящий на одном крыле.

 Среди созвездий. В дымной туче.

 Над бездной. Над волной кипучей.

 Почти забывший о земле.

Из черных выгнутых зеркал

 Нездешнее сооруженье,

 В которое глядится зал,

 В свое вникая отраженье.

Дождь струн в разрыве облаков.

 Звенящий лабиринт рояля.

 Весь в перекрестьях острой стали.

 Внятнее внятного - без слов…

Боль жаждет раствориться в звуке,

 Ей тяжко дышится в тиши,

 И Рихтера большие руки

Светло касаются души…

О. Мандельштам

 Рояль.

Как парламент, жующий фронду,

 Вяло дышит огромный зал,

 Не идет Гора на Жиронду,

 И не крепнет сословий вал.

Оскорбленный и оскорбитель,

 Не звучит рояль-Голиаф,

 Звуколюбец, душемучитель,

 Мирабо фортепианных прав.

Разве руки мои - кувалды?

 Десять пальцев -мой табунок!

 И вскочил, отряхивая фалды,

 Мастер Генрих, конек-горбунок.

Не прелюды он и не не вальсы,

 И не Листа листал листы,

 В нем росли и переливались

 Волны внутренней правоты,

Чтобы в мире стало просторней,

 Ради сложности мировой,

 Не втирайте в клавиши корни

 Сладковатой груши земной.

Чтоб смолою соната джина

 Проступила из позвонков,

 Нюренбергская есть пружина,

 Выпрямляющая мертвецов

1931

Б. Пастернак

Музыка

Дом высился, как каланча.

 По тесной лестнице угольной

 Несли рояль два силача,

 Как колокол на колокольню.

Они тащили вверх рояль

 Над ширью городского моря,

 Как с заповедями скрижаль

 На каменное плоскогорье

И вот в гостиной инструмент,

 И город в свисте, шуме, гаме,

 Как под водой на дне легенд,

 Внизу остался под ногами.

Жилец шестого этажа

 На землю посмотрел с балкона,

 Как бы ее в руках держа

 И ею властвуя законно.

Вернувшись внутрь, он заиграл

 Не чью-нибудь чужую пьесу,

 Но собственную мысль, хорал,

 Гуденье мессы, шелест леса.

Раскат импровизаций нес

 Ночь, пламя, гром пожарных бочек,

 Бульвар под ливнем, стук колес,

 Жизнь улиц, участь одиночек.

Так ночью, при свечах, взамен

 Былой наивности нехитрой,

 Свой сон записывал Шопен

 На черной выпилке пюпитра.

Или, опередивши мир

 На поколения четыре,

 По крышам городских квартир

 Грозой гремел полет валькирий.

Или консерваторский зал

 При адском грохоте и треске

 До слез Чайковский потрясал

 Судьбой Паоло и Франчески.

1956